Evgeni Stavinov (![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
outputlogic) wrote2025-10-15 07:07 pm
outputlogic) wrote2025-10-15 07:07 pm
Entry tags:
Медсестра Melody
Медсестра Melody оставила на меня глубокое и неизгладимое впечатление в тот критически важный послеоперационный период. Можно конечно написать кириллицей Мелоди, но латинницей звучит лучше. Поэтому буду так. Это её настоящее имя вышитое на фирменной госпитальной блузе.
У Melody стройная фигура, средний рост, чёрные волосы, худощавое и отточенное лицо. Выражение лица скорее строгое чем суровое. Пронзительные, умные и проницательные глаза. Возраст наверное за 40. Голос не властный. Но когда она говорит - другие слушают.
Она говорит по-английски без акцента, но явно не родилась в США. Точно не из азии, южной америки, или европы. Наверное откуда-то из ближнего востока. Я не стал углубляться в личные подробности.
Я проснулся в послеоперационном отделении. Это большое открытое пространство, разделённое на множество ячеек размером примерно 3 на 3 метра, скрытых за занавесками. Я провёл в одной такой ячейке восемь часов, и назвать это время спокойным плаванием нельзя. Боль после операции была, но терпимая, не невыносимая. Ощущалось это как будто острые гвозди были рассыпаны по всей груди. Хирург хорошенько поковырялся в моих сердечных артериях, и даже парочку застентировал.
Настроение было скорее равнодушным, даже любопытным. Уж точно не унылым или упадническим. Я с напряжением пытался ответить на самый назойливый вопрос того момента: почему больничные халаты такие неудобные? Почему они застёгиваются сзади, почему не закрываются полностью, а оставляют вертикальный зазор сантиметров двадцать? Мне хотелось срочно взять бумагу и ручку, всё записать, а потом заняться исследованием этого вопроса в интернете.
Операция проходила без общего наркоза. Но это точно был и не местный наркоз. Вероятно, меня просто погрузили в глубокий сон на три часа - так пишут в интернете. Я был очень уставшим: не спал больше суток. Голодным точно не был.
Главная задача в послеоперационный период — безопасно снять компрессионный браслет с правого запястья. Правое запястье это точка входа для проводов и стентов, которые проходят до коронарных артерий. Из-за препаратов, разжижающих кровь, и высокого артериального давления снятие браслета — дело рискованное. Кровь не сворачивается, а организм, уставший и под действием лекарств, преподносит свои сюрпризы.
Моя процедура снятия компрессионного браслета заняла около четырёх часов. Каждые 15 минут выпускалось немного воздуха, и медсестра наблюдала, всё ли в порядке.
Во время этой долгой процедуры я успел обменяться несколькими жизненными историями с медсестрой Melody. Я рассказал ей о своём предыдущем опыте госпитализации. Это было ровно 39 лет назад — зимой далёкого 1986 года, в Минске, где я провёл больше месяца с тяжёлой формой воспаления лёгких.
За полгода до этого, 26 апреля 1986 года, произошла Чернобыльская катастрофа. А спустя несколько месяцев, зимой, у очень многих детей начали появляться тяжёлые случаи воспаления лёгких. Кажется, большинство учеников в моём классе тогда оказались в больнице той зимой. Для многих взрослых спустя несколько лет результатом стало онкология. Ну - от Минска до Чернобыля пару сотен километров.
Медсестра Melody рассказала о Калифорнийской программе ротации, которая позволяет опытным медсёстрам каждые пол года переходить в новую больницу по всему штату — от Окленда до Бейкерсфилда и Лос-Анджелеса. Но теперь она обосновалась в Сан-Хозе и даже помогает другим медсёстрам, которые переезжают в этот район по этой программе.
Почти сразу после того как сняли компрессионный браслет, меня начало колбасить и это продолжалось следующие пару часов. Давление резко подскочило, и я начал неконтролируемо плакать. Даже не плакать а судорожно реветь. Видимо, это была какая-то висцеральная реакция или автоматическая разрядка накопленного стресса. Я даже не помню, когда в последний раз плакал — даже в детстве, кажется, такого не было. Возможно, это было действием анестезии или седативных препаратов, и я не совсем ясно соображал.
Началось всё внезапно — и так же внезапно через несколько минут прекратилось.
Врачам и медсёстрам пришлось побороться, чтобы сбить давление. Сделали несколько уколов. Не помогает. Потом ещё. И так несколько раз.
Наконец, давление стабилизировалось, и медсестра Melody спросила, где мой телефон и остальные вещи. Я ответил, что они наверху, в палате 715. Я даже не знал, что можно или разрешено брать с собой вещи на операцию и в послеоперационное отделение. Никто и не спрашивал — просто положили меня на каталку и увезли. Я ведь не завсегдатай больниц.
Медсестра Melody предложила мне принести телефон. И только тогда я смог написать родственникам что со мной всё в порядке.
Последние пару часов в послеоперационном отделении прошли спокойно. Я переписывался с семьёй и читал о дизайне больничных халатов.
Наконец, спустя восемь часов в послеоперационном отделении, я созрел к возвращению в свою больничную палату. Пришли две медсестры, чтобы отвезти меня наверх на каталке, и наши дороги с Melody разошлись.
За два дня в больнице обо мне заботились более тридцати медсестёр. Все, с кем я сталкивался, были профессиональны и вежливы. Но медсестра Melody была выше всяких похвал и заслуживает особого признания. Все те мелочи, которые трудно вспомнить, но которые всё равно оставляют глубокий след.
Продолжение следует
У Melody стройная фигура, средний рост, чёрные волосы, худощавое и отточенное лицо. Выражение лица скорее строгое чем суровое. Пронзительные, умные и проницательные глаза. Возраст наверное за 40. Голос не властный. Но когда она говорит - другие слушают.
Она говорит по-английски без акцента, но явно не родилась в США. Точно не из азии, южной америки, или европы. Наверное откуда-то из ближнего востока. Я не стал углубляться в личные подробности.
Я проснулся в послеоперационном отделении. Это большое открытое пространство, разделённое на множество ячеек размером примерно 3 на 3 метра, скрытых за занавесками. Я провёл в одной такой ячейке восемь часов, и назвать это время спокойным плаванием нельзя. Боль после операции была, но терпимая, не невыносимая. Ощущалось это как будто острые гвозди были рассыпаны по всей груди. Хирург хорошенько поковырялся в моих сердечных артериях, и даже парочку застентировал.
Настроение было скорее равнодушным, даже любопытным. Уж точно не унылым или упадническим. Я с напряжением пытался ответить на самый назойливый вопрос того момента: почему больничные халаты такие неудобные? Почему они застёгиваются сзади, почему не закрываются полностью, а оставляют вертикальный зазор сантиметров двадцать? Мне хотелось срочно взять бумагу и ручку, всё записать, а потом заняться исследованием этого вопроса в интернете.
Операция проходила без общего наркоза. Но это точно был и не местный наркоз. Вероятно, меня просто погрузили в глубокий сон на три часа - так пишут в интернете. Я был очень уставшим: не спал больше суток. Голодным точно не был.
Главная задача в послеоперационный период — безопасно снять компрессионный браслет с правого запястья. Правое запястье это точка входа для проводов и стентов, которые проходят до коронарных артерий. Из-за препаратов, разжижающих кровь, и высокого артериального давления снятие браслета — дело рискованное. Кровь не сворачивается, а организм, уставший и под действием лекарств, преподносит свои сюрпризы.
Моя процедура снятия компрессионного браслета заняла около четырёх часов. Каждые 15 минут выпускалось немного воздуха, и медсестра наблюдала, всё ли в порядке.
Во время этой долгой процедуры я успел обменяться несколькими жизненными историями с медсестрой Melody. Я рассказал ей о своём предыдущем опыте госпитализации. Это было ровно 39 лет назад — зимой далёкого 1986 года, в Минске, где я провёл больше месяца с тяжёлой формой воспаления лёгких.
За полгода до этого, 26 апреля 1986 года, произошла Чернобыльская катастрофа. А спустя несколько месяцев, зимой, у очень многих детей начали появляться тяжёлые случаи воспаления лёгких. Кажется, большинство учеников в моём классе тогда оказались в больнице той зимой. Для многих взрослых спустя несколько лет результатом стало онкология. Ну - от Минска до Чернобыля пару сотен километров.
Медсестра Melody рассказала о Калифорнийской программе ротации, которая позволяет опытным медсёстрам каждые пол года переходить в новую больницу по всему штату — от Окленда до Бейкерсфилда и Лос-Анджелеса. Но теперь она обосновалась в Сан-Хозе и даже помогает другим медсёстрам, которые переезжают в этот район по этой программе.
Почти сразу после того как сняли компрессионный браслет, меня начало колбасить и это продолжалось следующие пару часов. Давление резко подскочило, и я начал неконтролируемо плакать. Даже не плакать а судорожно реветь. Видимо, это была какая-то висцеральная реакция или автоматическая разрядка накопленного стресса. Я даже не помню, когда в последний раз плакал — даже в детстве, кажется, такого не было. Возможно, это было действием анестезии или седативных препаратов, и я не совсем ясно соображал.
Началось всё внезапно — и так же внезапно через несколько минут прекратилось.
Врачам и медсёстрам пришлось побороться, чтобы сбить давление. Сделали несколько уколов. Не помогает. Потом ещё. И так несколько раз.
Наконец, давление стабилизировалось, и медсестра Melody спросила, где мой телефон и остальные вещи. Я ответил, что они наверху, в палате 715. Я даже не знал, что можно или разрешено брать с собой вещи на операцию и в послеоперационное отделение. Никто и не спрашивал — просто положили меня на каталку и увезли. Я ведь не завсегдатай больниц.
Медсестра Melody предложила мне принести телефон. И только тогда я смог написать родственникам что со мной всё в порядке.
Последние пару часов в послеоперационном отделении прошли спокойно. Я переписывался с семьёй и читал о дизайне больничных халатов.
Наконец, спустя восемь часов в послеоперационном отделении, я созрел к возвращению в свою больничную палату. Пришли две медсестры, чтобы отвезти меня наверх на каталке, и наши дороги с Melody разошлись.
За два дня в больнице обо мне заботились более тридцати медсестёр. Все, с кем я сталкивался, были профессиональны и вежливы. Но медсестра Melody была выше всяких похвал и заслуживает особого признания. Все те мелочи, которые трудно вспомнить, но которые всё равно оставляют глубокий след.
Продолжение следует
no subject